Три историографа Петра Первого

В первой половине XIX в. русская журналистика не могла похвастаться большим количеством периодики, поэтому неудивительно, что литературный круг журнальных сотрудников был довольно небольшим. Многие были знакомы, частично их деятельность пересекалась. Иногда совпадали не только издательские, но и интеллектуальные планы. Так случилось с тремя журналами и тремя издателями: с «Отечественными записками» П. П. Свиньина, «Московским телеграфом» Н. А. Полевого и «Современником» А. С. Пушкина. Все трое, не сговариваясь, задумали создать эпохальную историю Петра Великого.

Наиболее успешная с точки зрения завершения работы история Петра связана с именем Николая Полевого, который в 1843 г. опубликовал четыре тома. В этой «Истории Петра Великого» нет неопубликованных документов: Полевого, в отличие от Пушкина, не допустили к работе в архивах, и это сильно снизило ценность научного труда.

Павел Свиньин по своим историческим наработкам опубликовал лишь письмо в «Северной пчеле» и выступил с несколькими докладами. В конце 1829 г. Свиньин обещал:

Но обещание так и не было выполнено. Первая серьезная публикация — очерк о Нарвской битве — увидела свет лишь в мае 1839 г., но Свиньин скончался раньше, в апреле этого же года. Сегодня, как считает А. И. Сапожников, «известно местонахождение только первой части рукописи». Пушкинская «История Петра Великого» не была закончена. Уже после смерти поэта рукопись была Высочайше запрещена, позже утеряна; первая частичная публикация принадлежит П. В. Анненкову в 1855 г.

Заочное соревнование трех историографов Петра Великого привлекло внимание И. С. Сидорова, члена Пушкинской комиссии ИМЛИ РАН, научного сотрудника ГМИИ им. А. С. Пушкина. Игорь Саввич Сидоров рассмотрел опубликованную переписку, мемуары и архивные документы, связанные с тремя вариантами истории Петра Первого.

Рассматривались исторические взгляды этих литераторов по отдельности. Это, прежде всего, исследование И. Л. Фейнберга «Незавершенные работы Пушкина», где автор протестовал против устоявшейся трактовки пушкинской «Истории» как расширенного конспекта книги Голикова:

Петровская тема в пушкинском наследии изучалась Д. Н. Крыстевой, А. П. Лисуновым и др. Мне неизвестны специальные работы о П. П. Свиньине как о русском историке, в отличие от книги о нем как исследователе Америки. Н. А. Полевому повезло больше: его, как историка Петра Великого, отметил Н. Г. Устрялов (правда, довольно пренебрежительно).

Потенциальной конкуренции Пушкина и Полевого посвятил прекрасный роман С. А. Лурье; Е. А. Соловьев написал статью о М. П. Погодине и Полевом именно как об исследователях эпохи Петра Великого и пр.

Давайте попытаемся проанализировать, как результаты работы издателей отражались в их журналах. Для этого я просмотрела двенадцать номеров «Отечественных записок» за 1829 г., девятнадцать номеров «Московского телеграфа» за 1833 г. и четыре номера «Современника» за 1836 г. Это не совсем сопоставимо (разные годы, объемы и периодичность), но надо было изучить законченный годовой цикл для каждого издания; ориентироваться же пришлось на пушкинский «Современник».

Раз Пушкин подготовил только четыре части «Современника» за 1836 г., получилось, что нужно взять по одному году каждого журнала. Кроме того, в 1830 г. выпуск «Отечественных записок» был приостановлен; в 1834 г. «Московский телеграф» был закрыт.

За три года издания в трех журналах было обнаружено 64 текста, которые как-то касались образа Петра Великого. При этом учитывались любые тексты: и те, где Петр был основной фигурой, и те, где Петр лишь упоминался. Тексты продолжающиеся считались в каждом номере за самостоятельную публикацию. У журналов Свиньина и Полевого количество публикаций, относящихся к Петру Великому, примерно одинаково (27 и 28 соответственно); в пушкинском «Современнике» таких обнаружилось 9.

Начнем рассматривать тексты с авторского состава:

Какими словами вводили в тексты фигуру Петра I? Общими являются император, царь, Петр, Петр Первый, Петр Великий; дальше начинаются разночтения:

Наиболее пафосно и эмоционально образ Петра Великого вводился на страницах «Отечественных записок» Павла Свиньина. Самым спокойным образом Петр Великий вводится на страницах «Московского телеграфа». В «Современнике» тоже стилистически нейтральная лексика, за исключением поэтических строк о ботике Петра Великого и его рулевом:

Посмотрим на выявленные тексты, условно разделив их на несколько тематических блоков.

Больше всего журнал Павла Свиньина вспоминает императора Петра именно в ключе историческом. «Отечественные записки» рассказывают об Азовских походах Петра Великого, о посещении Петром Соловков, о путешествии Петра в Архангельск, о московских мемуарах голландского живописца де Брюина в 1702 г. Памятью о Петре Великом в этом издании стали рассказы о всевозможных реликвиях, связанных с императором.

Павел Свиньин был известным русским коллекционером, и в нескольких номерах была дана роспись его Русского музея, где находилось много живописных полотен, посвященных Петру, скульптур, бюстов, медалей, жетонов и т. д.

Например, в заметке о промышленных выставках шла реплика, что экспозиция должна служить отчетом русских успехов в ремеслах и художествах «за все время их насаждения в России мощною, благодетельною рукою Петра Великого». Или в рассказе о тайном общении Елизаветы Петровны со Швецией (родственные связи не рассматривались как упоминание Петра) с иронией сообщалось:

В издании Свиньина можно встретить не только пафосную речь «Цветок на гроб Петра Великого», но и постоянные небольшие отступления в текстах на другие темы, рисующие неутомимого труженика на троне. Видно, что «Отечественные записки» больше всего акцентируются именно на историческом аспекте.

В «Московском телеграфе», прежде всего, идет упор на литературно-критические публикации. Больше всего имя Петра упоминается, когда разбираются любые литературные произведения как русские, так и иностранные: рецензии на «Бориса Годунова», на французские сочинения, на исторический роман «Княжна Меншикова» и др.

Из рецензий читатель узнавал, что «можно быть гениальным человеком и плохим стихотворцем <…> какие дурные стихи писали великие гении: Ришелье, Петр Великий, Суворов!», что Петр во время посещения Соловков сам пел на клиросе или, «разгулявшись, нередко певал „Чарочку” или „Как во городе было во Казани”».

Дважды в критическом отделе Николай Полевой обращался к теме русской истории. Обозревая только что вышедшие исследования Н. Г. Устрялова (и не подозревая, что через четверть века Устрялов тоже обратится к истории Петра Великого), Полевой вычленяет зародившуюся у исторических скептиков странную «мысль, что и самая история древней Руси не заслуживает никакого внимания; что история русская начинается только с Иоанна III-го, а собственно говоря, только с Петра Великого». Опровергая это ложное утверждение, Полевой призывает к всестороннему изучению и пониманию отечественной истории разных эпох.

Продолжая историко-литературные рецензии, Полевой обратился к четырем книгам В. Н. Берха, В. Г. Бергмана и П. И. Сумарокова. Он очень тщательно, подробно и многословно написал о существовавших на тот момент историях Петра. Отказывая книгам Ф. О. Туманского, Д. Феодози, Ф.-М. Вольтера и других в научности, а Бергмана — в оригинальности, Полевой утверждал:

Отсылки к образу Петра менее фундаментальны, чем критические способы ввода фигуры царя в текст. Листая «Московский телеграф», можно познакомиться с пафосным утверждением: «Сто лет правительство почерпает силу из Его великого ума», проникнуться патриотическими чувствами солдата, молящегося на портрет Великого царя, и посетителей Кунсткамеры, со слезами целующих полтавскую шляпу Петра, или прочесть анекдот о Петре, будто бы готовом отдать Ришелье половину страны за науку управлять второй половиной.

В этнографических текстах появляются ремарки о забытом плане Петра по завоеванию Китая или о том, что Петр воспринимал Россию как часть света. Таким образом, «Московский телеграф» больше всего акцентируется на литературно-критических и научно-популярных трактовках образа царя-реформатора.

Дело не только в небольшом, по сравнению с другими журналами, количеством прижизненных выпусков. Петровская тематика не может быть не связана с постепенно изменившимся отношением Пушкина к Петру, осознанием невозможности опубликования правдивой «Истории» и, среди прочего, пушкинским несоответствием образу жизни кабинетного ученого.

Если в 1827 г. Пушкин в Михайловском говорил: «Я непременно напишу историю Петра I», в 1831 г. рассчитывал: «Могу со временем исполнить давнишнее мое желание написать Историю Петра Великого и его наследников до Государя Петра III», то в конце жизни он понимал, «что историю Петра пока нельзя писать, то есть ее не позволят печатать». Историю постепенного прихода пушкинского «давнишнего желания написать историю Петра» к пушкинскому же осознанию «убийственности» и невыполнимости этой работы обстоятельно проследил В. С. Листов. Тематику же журнала не мог не определять его издатель.

Количественно приоритетен в «Современнике» блок «Образ Петра I как основа для текста», который связан вовсе не с Пушкиным. Это публикации барона Е. Ф. Розена, князя В. Ф. Одоевского и князя П. Б. Козловского.

Розен сквозь призму сугубо литературной темы о рифме размышляет об отторжении русского образованного общества «могучим гением Петра» от народного быта и приобщении к европейскому образованию, а также характеризует М. В. Ломоносова «Петром нашей словесности».

В разборе парижского математического ежегодника князь Козловский во всем старается найти прикладной смысл, пригодный россиянам. Говоря про таблицы о повышении морских вод, он надеется, «что стараниями наших ученых прекрасный город, Петром Великим воздвигнутый, не будет всегда жить в темном неведении о эпохе наводнения и даже о правдоподобной высоте оного», а статистика территориального роста Парижа завершается неожиданным образом:

Князь Одоевский, говоря о поверхностном и подражательном характере русской критики, пытается защищать слишком еще неукоренившееся, с его точки зрения, просвещение:

По поводу исторического блока о Петре можно привести только два примера из «Современника».

Первый пример — это четыре анекдота о Петре Великом, вставленные Пушкиным в Table-talk. Три высказывания императора о людях и поступках характеризуют личность Петра; реплика Екатерины II «почти всегда открывается, что предполагаемое дело было уже им обдумано», демонстрирует беспредельный размах петровских планов по преобразованию России. Легкие, не перегруженные фактами сюжеты помогали Пушкину показать русскую повседневность «как уникальное явление со своим культурным героем. Так русская история, жизненный уклад начинали восприниматься как мифопорождающие».

Во втором примере Пушкин полемизирует с В. Б. Броневским по поводу «Истории пугачевского бунта», очень тщательно (тут мы ясно видим лабораторию Пушкина-историка) рассказывая, с какими документами знакомился, что читал, где бывал, кого из очевидцев расспрашивал и чем перепроверял их воспоминания. Ответ выстроен по схеме «критическое замечание — объяснение». Пушкин сначала не собирался оправдываться перед дилетантизмом критики «поверхностного рассказчика или переписчика», хотя и признал верными замечания по одной ошибке и трем опечаткам.

И вот в полемике с Броневским/Булгариным Пушкин частично показывает свое цензурное отношение к Петру Великому: никаких оценочных высказываний, никаких малораспространенных фактов не приводится. Петр справедливо требует «возвращения беглецов и наказания их предводителя», возвращается из Вены не в Венецию, а в Москву и т. д.

Неслучайно, например, А. И. Тургенев сопоставляет, казалось бы, несопоставимые понятия и имена: «Энциклопедический взгляд не мешает специальности, и с тех пор, как я справляюсь об успехах машин и о газе, я лучше сужу о Лудвиге XIV и о Петре Великом».

Посмотрев на эти трактовки образа Петра в трех журналах, можно сказать, что профессор Московского императорского университета И. М. Снегирев, чье высказывание стало заголовком, абсолютно прав. Три историографа и три их журнала действовали именно так, как описал их профессор: «Всякий из них представит особенное, рассматривая сего героя с разных сторон».

В сопоставлении способов подачи образа Петра Великого в журналах петровских историографов вырисовываются несколько подходов:

Вполне вероятно, что три истории Петра, созданные П. П. Свиньиным, Н. А. Полевым и А. С. Пушкиным, тоже давали бы читателю разные аспекты жизни царя-реформатора, как это делали их журналы. Но история рассудила иначе, и работа над тремя историями в основном затерялась на журнальных страницах.