«Откуда заимствовали вы свободный образ мыслей?»

Такой вопрос задавали всем арестованным после Сенатской площади. Те, кто вел допрос, не понимали, чего хотели декабристы. Их «мучали надеждой», как изволил выразиться Николай I. Вы можете представить, как это происходило, если посмотрите отрывок из спектакля Ленинградского ТЮЗа по пьесе Б. Ш. Окуджавы (постановка З. Я. Корогодского) «Глоток свободы», 1967 г.

Что столкнулось в тот морозный петербургский день на Сенатской? Это очень сложный вопрос. Есть, например, версия, что декабристы — это не отдельные недовольные ситуацией в России первой четверти XIX в., а целое поколение Д (рассмотрите инфографику ТАСС об этом).

Я. А. Гордин предполагает, что Великий князь Николай присягнул старшему брату Константину (несмотря на то, что знал про его манифест об отречении от престола) вовсе не из благородных намерений.

Как это понять? Военный генерал-губернатор Петербурга граф М. А. Милорадович вынудил Николая присягнуть брату, пригрозив в противном случае гвардейским бунтом. И рок жестоко отомстил Милорадовичу за попытку влиять на ход истории: в день восстания на Сенатской он будет убит Петром Каховским.

И вот эта нерешительность верхов (Константин не только держал данное слово об отречении от престола, он еще и боялся повторения судьбы отца, задушенного заговорщиками) привела к династическому кризису, которым и попытались воспользоваться те, кого потом будут звать декабристами.

Вы уже знаете, как офицеры, пройдя по Европе во время войны с Наполеоном, увидели разные европейские формы парламентаризма; как солдаты, перенесшие тяготы войны, снова попадали в нечеловеческие условия бездушной шагистики и шпицрутенов. Но желание свободы рождается не только под ударами или при взгляде на чужую устроенную жизнь. Бунтовщиков в какой-то мере выпестовало русское государство.

Давайте посмотрим, что все-таки было важно для тех, кто стыл «в каре, в далеком декабре». О чем они мечтали? Свобода печати. Неприкосновенность личности. Конституция. Отмена рабства. Парламент. Но ведь очень многие элементы этих мечтаний горячо обсуждались в царском окружении при вступлении Александра Первого на престол, да и позже открыто звучали в речи, произнесенной императором в марте 1818 г. при открытии Первого Польского сейма (Варшава). Не верите? Читайте:

Это о чем? О дарованном Польше парламенте. А еще о том, что если дела в Польше дальше пойдут хорошо, то парламент Александр подарит и другим странам, находящимся под его скипетром. Отдельные фразы из речи многим показались оскорбительными. Вяземский, который переводил речь с французского, чуть не плакал, что произнесена она в Польше, а не в России.

Честное слово Александра, данное французскому генералу Н.-Ж. Мезону на Аахенском Конгрессе осенью 1818 г., что рабство в России будет отменено, стало известно в самой России. Выполнения слова ждали, но не дождались. Вместо этого дождались цензурного циркуляра, запрещающего обсуждать крепостное право в печати. Циркуляр появился из-за статьи профессора Царскосельского лицея А. П. Куницына. Статья вызвала гнев императора; ведь там не только объяснялось, что такое свобода («Свобода есть право человека поступать по своему благоусмотрению во всем том, что не вредит другим людям»), но и велся жаркий спор с публицистом «Духа журналов». В «Духе журналов» сообщалось, что положение иностранных крестьян, по сравнению с русскими, самое бедственное, а Куницын последовательно и логично опровергал эту пропагандистскую мысль.

Вот и получается, что к 1820-м гг. красивым словам Александра в России уже мало кто верил. И самые горячие головы решились преобразовать жизнь сами. Сейчас многие при мысли о декабристах думают про революцию, про убийство царя и т. п. Но ведь фанатичных проектов было значительно меньше, чем разумных и довольно сдержанных.

Часто те, кто потом вышел на Сенатскую, с жаром обличали существующие порядки в самых неподходящих, казалось бы, условиях — на балу или в светской гостиной: «Если целью движения было определенное действие (преобразование русской действительности), то главной формой действия парадоксально оказалось речевое поведение декабриста. Трудно назвать эпоху русской жизни, в которую устная речь: разговоры, дружеские речи, беседы, проповеди, гневные филиппики — играла бы такую роль. <…> Современники выделяли не только „разговорчивость” декабристов — они подчеркивали также резкость и прямоту их суждений, безапелляционность приговоров, „неприличную” с точки зрения светских норм тенденцию называть вещи своими именами, избегая условностей светских формулировок».

Можно было вообще с помощью альманаха Рылеева и Бестужева пытаться устроить личное счастье, как неудачно попытался это сделать юный приказчик. Но можно было воспринимать «Звезду» и как набат, зовущий к иному, непонятному, но светлому будущему.

Сейчас декабристов чаще всего либо не вспоминают, либо осуждают. Хорошо это заметно, например, в художественном фильме А. Кравчука «Союз Спасения» (2019); совсем иначе выглядит фильм В. Мотыля «Звезда пленительного счастья» (1975). Но, знаете, даже если мы не разделяем их политических взглядов, стоит признать личное бескорыстие декабристов, во многом юношескую наивность и искреннюю попытку исправить несправедливость системы.

В 1968 г. Александр Галич написал «Петербургский романс»:

Они на площадь вышли. К добру это не привело, как мы с вами знаем спустя много лет. Но они этого не знали. И вышли дышать свободой.