В октябре 1820 г. в лейб-гвардии Семеновском полку — том самом, где шефом был Александр I, — вспыхнуло возмущение. О причинах бунта (хотя все было довольно мягко, и настоящим русским бунтом, «бессмысленным и беспощадным», это назвать невозможно), мы поговорим с вами здесь.
Путь в Троппау, или «Катастрофа целого поколения»
Поделиться в соцсетях
Важно, что императора в это время не было в Петербурге. Более того, его не было и в России: Александр I находился в Троппау на Конгрессе Священного союза. Сейчас это город Опава (Чехия), тогда Троппау принадлежал к австрийской Силезии.
С сообщением о бунте в Троппау отправили курьеров (как вы понимаете, e-mail или телефонный звонок были пока невозможны). «Но зачем мучить курьеров?», — спросите вы. Узнал бы Александр про бунт чуть позже, когда вернулся в Россию… Но поставьте себя на место современника первой четверти XIX столетия
Во-первых, это возмущение в необычном военном подразделении. Полк был создан еще в 1680-х гг. как один из «потешных» полков юного Петра Первого. Великий князь Александр Павлович был назначен шефом Семеновского полка в бытность свою наследником престола; он и остался шефом полка, став уже Александром Первым.
«Семеновский мундир означал приближение к высшему свету, свидетельствовал о перспективности этого человека, так как человек бок о бок служил с будущим государем, самодержцем!»
Лапин В. В., доктор исторических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге
Лапин В. В. Семеновская история. 16–18 октября 1820 года. Л., 1991. С. 52.
Семеновский полк выделялся не только положением царских фаворитов или красивой формой. Внутри полка установились необычные отношения: в 1815 г. офицеры создали артель для совместных трапез и обсуждения политических новостей (личным распоряжением императора артель распущена); в 1818 г. в полку отменили телесные наказания солдат; в 1820 г. офицеры отказались жертвовать деньги на новомодное изобретение — военные поселения… И власть решила, что полк распустился и его пора подтянуть.
Новый командир, полковник Ф. Е. Шварц, замучил семеновцев бесконечной шагистикой и придирками к внешнему виду амуниции. Нам сейчас непонятно, как может измучить требование беления кутасов (плетеных ремешков кивера) с их расплетением или запрет на меловую пыль от панталон. Но если вы будете вынуждены после целого дня тяжелой службы не спать ночами, добиваясь требуемого вида кутасов или ломая голову, как выбелить панталоны без мела, если вы будете вынуждены все время тратить личные деньги на новую амуницию (без возможности где-то подработать) и при этом все равно подвергаться постоянным избиениям и оскорблениям, вы тоже вряд ли выдержите.
«Полковник Шварц не только замучил солдат бесконечными учениями и придирками, но и вытряс у них из карманов 30 тысяч рублей — огромную сумму, почти равную их годовому жалованию!»
Лапин В. В., доктор исторических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге
Лапин В. В. Семеновская история. 16–18 октября 1820 года. Л., 1991. С. 103.
В итоге возмущение было подавлено, первую (Государеву) роту отправили в крепость, за ней под арест вскоре последовал и весь полк. Офицеров и солдат раскидали по армейским полкам в провинцию, зачинщиков (которых выявляли больше года) прогнали сквозь шпицрутены и отправили на вечную каторгу, в полк набрали новых служивых для сохранения имени полка. В целом Семеновская история вызвала резкое недовольство всей России, власть впервые столкнулась с военным противостоянием и антицарскими прокламациями, а будущие декабристы поучились на этом примере сплочению перед лицом верхов.
Во-вторых, Конгресс в Троппау был посвящен как раз теме подавления бунтов. Информационными поводами, как бы сейчас сказали, для этого Конгресса послужили начавшиеся в январе 1820 г. испанская революция и в июле 1820 г. — итальянская. Поэтому и было решено созвать Конгресс пяти держав (России, Австрии, Англии, Пруссии, Франции) для борьбы с европейскими революциями. И вот на фоне этой болезненной темы вдруг в центре самой России разворачивается что-то непонятное и страшное (издалека и без точной информации все казалось страшнее, чем было).
А теперь давайте разберемся с курьерами, только сначала надо понять хронологию событий (посмотрим даты по старому стилю, чтобы не путаться):
Конгресс в Троппау начался
11 октября 1820 г.
Бунт в Семеновском полку случился
16−18 октября 1820 г.
Первый русский курьер в Троппау уехал
19 октября 1820 г.
Второй русский курьер в Троппау уехал/прибыл
21 октября/30 октября 1820 г.
Первые известия о Семеновской истории получены в Троппау
28 октября 1820 г.
Закрытие Конгресса в Троппау (продолжился в г. Лайбах)
12 декабря 1820 г.
«Кто был первым русским курьером, я не знаю. Он вез императору Всеподданнейшее донесение от командира гвардейского корпуса генерал-адъютанта И. В. Васильчикова, которого петербургское общество потом признавало главным виновником (после Шварца) жесткой расправы над солдатами»
Сонина Е. С., автор курса, кандидат филологических наук, доцент
Первый курьер вез донесение, сделанное явно наспех. Надо было спустя хоть какое-то время дополнить материалы и познакомить императора с результатами первых шагов следствия. Это-то дополненное (наверняка в пользу нерешительного и противоречивого при подавлении бунта Васильчикова) и уточненное донесение вез второй курьер, чье имя много скажет любому знатоку русской культуры XIX в.
Петр Яковлевич Чаадаев. О нем подробнее мы поговорим в лонгриде, посвященном идейной журналистике 1830-х гг. А сейчас просто вспомним, что это гвардейский офицер, денди, блестящий танцор, библиофил, энциклопедист, друг Пушкина, светский во всех отношениях человек, мыслитель и предтеча западничества в русской общественной мысли. Так вот: именно он стал тем вторым курьером, причем, как утверждали современники, он настоял на этом позорном с точки зрения дворянских представлений о чести поручении (донесение в данном случае может равняться доносу на бывших сослуживцев Чаадаева, т. к. он в 1812 г. тоже был семеновцем).
П. Я. Чаадаев
Чаадаев и раньше выбирал, мягко скажем, нестандартные пути: однажды он, опытный офицер, отказался от дуэли с юнцом, и этот отказ не поколебал чаадаевскую репутацию, но путь в Троппау ему не простили.
«Курьерское его отправление было в самую позднюю осень. От Петербурга до Троппау около двух тысяч верст, а каковы были тогда дороги по всей России, начиная с Петербурга, мы еще забыть не успели. Чаадаев ехал в коляске, не слишком спеша, да к тому же не понуждая нагайкой ямщиков, что и тогда казалось ему неприличным. Чаадаев часто медлил на станциях для своего туалета. Такие привычки опрятности и комфорта были всегда им тщательно соблюдаемы. Удовлетворять им он считал нравственною обязанностью перед самим собою для каждого порядочного человека. Следствием медленности курьера-джентльмена было то, что князь Меттерних узнал о семеновской истории днем или двумя ранее императора»
Свербеев Д. Н., русский историк и дипломат, автор мемуаров о пушкинском времени, изданных в Москве в 1899 г.
Племянник и биограф Чаадаева, Михаил Жихарев, решительно протестовал против такой трактовки:
«Эту сказку, в продолжение довольно долгого времени, очень, впрочем, укоренившуюся и бывшую в большом ходу, опровергать собственно не стоит. Чаадаев не опаздывал, австрийский курьер прежде его не приезжал, да если бы и приехал и уведомил князя Меттерниха, то есть ли какая-либо возможность предположить, чтобы столь искусный и осторожный дипломат не догадался смолчать до времени про неприятное известие?»
Дело даже не в том, опоздал Чаадаев или нет. Судя по протяженности дорог и темпов тогдашнего передвижения, ехал он с традиционной для фельдъегерей скоростью. А дело в невероятном прошении об отставке, которое Чаадаев вскоре после этой злополучной поездки подает, несмотря на ожидающее его повышение в чине. Помните, у Грибоедова: «Чин следовал ему — он службу вдруг оставил»? Так это прямо про Петра Яковлевича (ранние версии «Горя от ума» вообще рисуют не Чацкого, а Чадского).
Так что случилось там, в Троппау? По разным источникам, Чаадаев встретился с императором и беседовал с ним около часа. Простился Александр I с курьером милостиво: «Еще послужим вместе». О чем они разговаривали, Петр Яковлевич так никому и не рассказал. О бунте в полку? Об оправдании Васильчикова и Шварца или, наоборот, о долготерпении солдат, которые в конце концов не выдержали?
Юрий Тынянов, блестящий русский литературовед, считал, что разговор шел о более глубоких причинах бунта:
«Главная мысль Чаадаева — мысль болезненная, страстная — была мысль о рабстве, как об общей причине всех болезней и недостатков России <…>. Можно предположить, что Чаадаев стремился к встрече с царем и к докладу ему о происшедшем восстании именно потому, что оно было вызвано порядками рабства, введенного в полк»
И он же называет результаты этой встречи «катастрофой целого поколения». Причины бунта Александр I свел (судя по его письмам Аракчееву) к подрывной деятельности тайных организаций и нелояльных гражданских лиц, т. е. император не поверил ни Чаадаеву, ни другим сообщениям о тирании полковника Шварца.
Но Юрий Лотман спорит со своим тезкой и коллегой и сравнивает поведение Чаадаева с действиями литературного героя — маркиза ди Позы из драмы Ф. Шиллера «Дон Карлос».
«Нельзя рассматривать отставку как результат конфликта с императором, поскольку самый конфликт был результатом отставки»
Лотман Ю. М. советский и российский литературовед, культуролог и семиотик
Лотман Ю. М. Декабрист в повседневной жизни // Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства XVIII — начала XIX века. СПб., 1994. С. 348.
Маркизом видел себя Чаадаев или нет — сказать трудно. Но очевидно, что одна из многих попыток достучаться до императорского сердца с рассказом об истинном положении дел в подвластной ему стране не удалась. И в этом-то и заключалась «катастрофа целого поколения», т. к. декабрь 1825 г. на Сенатской площади неумолимо приближался.
И сам Чаадаев напишет об этом в 1836 г. так:
«Я много размышлял о России с тех пор, как роковое потрясение так разбросало нас в пространстве, и я теперь ни в чем не убежден так твердо, как в том, что народу нашему не хватает прежде всего — глубины. Мы прожили века так, или почти так, как и другие, но мы никогда не размышляли, никогда не были движимы какой-либо идеей; и вот почему вся будущность страны в один прекрасный день была разыграна в кости несколькими молодыми людьми, между трубкой и стаканом вина»